«Русская угроза», «после Крыма они нападут на нас», «Швеция беззащитна» — все эти тезисы, ставшие сегодня одной из доминант шведского информационного поля , однажды уже привели Швецию к поражению, — напоминает в своей статье «Когда страх перед русскими запустил когти в Швецию?» , опубликованной в газете «Свенска Дагсбладет» Оскар Шёстрём — докторант истории Стокгольмского Университета.
Перевод: Светлана Богатырева, специально для beinenson.news
Новостные ленты полны беспокойством по поводу непредсказуемости России и неготовности Швеции к обороне. Настроения узнаваемы со времён кризиса 1730-х годов, демонстрирующего поразительные параллели с современностью.
Поведение России являет собой угрозу шведской безопасности и вместе с тем шведская оборона отстала и ослаблена. Некий член правительства утверждает, что русский удар в районе Балтийского моря мог бы привести к потере шведских территорий в то время как высокопоставленные военные предупреждают о том, что Швеция может быть побеждена военным путём в течение нескольких дней. В ходе дебатов формируется мнение, что как бы шведы не любили мир и нейтралитет, но вооружение и политика присоединения к военным альянсам в создавшейся ситуации должны не только рассматриваться в качестве альтернативы, но быть приняты как абсолютная необходимость.
Знакомо звучит? Значит, ты знаешь свою историю.
Вышестоящий абзац описывает оборонный кризис, который разразился в Швеции в парламенте 1738-39 годов и который по странной исторической иронии имел своей причиной русско-турецкий конфликт из-за контроля над полуостровом Крым.
Швецию прежде всего беспокоило то, что Россия – с её непредсказуемым режимом – может предпринять после турецкой войны. Самая популярная теория утверждала, что Россия не удовольствуется успехами в Крыму, а продолжит экспансию на запад. А там ведь находится Швеция.
Или, если точнее, там находилась Финляндия, которая в то время была одновременно и частью страны, и буферной зоной на востоке. Проблема была в том, что Финляндия со времён больших поражений и территориальных потерь времён Карла XII – что в свою очередь вследствие ещё одной исторической иронии — была результатом военной катастрофы в сердце Украины в 1709 году – не имела постоянных оборонных сооружений. Со времени смерти короля в 1718 году оборонное ведомство претерпело обширные сокращения как в самой живой силе, так и в количестве полков.
Разумеется оборонная проблематика на востоке уже была горячей темой дискуссий предыдущих парламентов. Не позднее чем в 1734 году правительство под руководством старого Арвида Хорна упрекали за ведение слишком трусливой политики в отношении России и некая оппозиционная группа, которая называла себя «патриотами» призывала к решительным действиям в обороне и даже смогла обеспечить поддержку союзу с Францией – ближайшему к НАТО аналогу 1700-х годов.
Этот альянс, однако, в силу разных причин был похоронен. Вместо него Хорн при поддержке огромного большинства годом позже принял русское предложение о двенадцатилетнем возобновлении более старого оборонного союза (решение оборонной дилеммы, которое в современной политологии называется «band-wagoning» и зиждется на принципе ”if you can’t beat them, join them” (если не можешь побить их, присоединись к ним).
Но вот Крымский кризис рванул как бомба в 1736 году. Без какой-либо военной силы, достойной упоминания, и без поддержки сильной западной державы шансы Швеции собственными средствами выстоять против возможной агрессии русского ”наследного врага” — эпитет, уходящий корнями в средневековье — выглядели ничтожными. Уже в самом начале парламентского 1738 года эти опасения были подогреты тем, что главнокомандующий в Финляндии, генерал Аксель Лёвен выступил с презентацией своего «Мемориала», в котором обрисовал «картину Судного Дня» в случае русского нападения. Всего лишь за неделю-другую, предупреждал он, русские могли бы, не встретив сколько-нибудь организованного сопротивления, подчинить себе бОльшую часть восточной половины страны.
Мемориал Лёвена был очевидно нацелен на получение поддержки повышению расходов на более долгосрочное решение проблем финской обороны. Например, он предлагал заложить крупное военно-морское укрепление вблизи Хельсинки — та мысль, которая впоследствии получила своё воплощение в строительстве Свеаборга. Но в так называемой ”секретной комиссии”, где принимались наиболее важные государственные решения в те времена, этот документ способствовал скорее превращению картины русской угрозы из отдалённой теоретической возможности в реальный, практически непреложный факт.
Беспокойная атмосфера играла на руку критикующей правительство оппозиции, которая перед парламентом собрала сторонников как служилой бюрократии, которая считала себя обделённой в занятых знатью министерствах Хорна, так и недовольного офицерства, считавшего свои карьеры уничтоженными предыдущими сокращениями.
Чувство нависшей русской опасности послужило трамплином для их генерального наступления против правительства, которое в публичных дебатах было выставлено политическими ”ночными колпаками” за их, как предполагалось, сонное восприятие действительности. Сами они, оппозиция, называли себя ”шляпами” с намёком на тот головной убор, который они носили как свой партийный знак.
В пику Хорну «шляпы», завоевавшие большинство в секретной комиссии, требовали немедленных решительных мер по разрешению оборонного кризиса. Председатель комиссии, маршал и лидер оппозиции Карл Густав Тессин, провозгласил, что крепости действительно необходимы, но на их строительство потребовалось бы 30 лет и вряд ли можно было бы надеяться на столь продолжительный мир. А вместо этого «шляпы», вопреки протестам в том числе и Лёвена, продавили решение переправить по морю войска из Швеции на финскую границу. Им удалось также переломить правительственную политику неприсоединения к военным альянсам, проголосовав за новое подписание не ратифицированного ранее договора с Францией от 1734 года.
Вопросы о том, какую реакцию это наступление могло бы вызвать в России, парировались ссылками на международное право и суверенные обязательства. Возражения, касающиеся расходов на переброску войск, наталкивались на тот же аргумент, который мы слышим также и в современных дебатах о Крыме, а именно что деньги не могут быть препятствием, когда такие истинные ценности как безопасность и независимость поставлены на кон. Когда русский посол заявил формальный протест против изменения шведского внешнеполитического курса, то многие осознали ещё бОльшую важность решительных действий. ”Если они скрывают свой испуг, -сказал один из «шляп», -”Нам следует делать то же самое. Столько власти двинуться маршем, сколько у них, — есть и у нас”.
Одновременно действующее правительство было обвинено в пренебрежении своими обязанностями и объявлено косвенно виновным в сложившейся неустойчивой ситуации. Процесс вскоре принял форму обвинения в предательстве, что сделало практически невозможной защиту правительства и его политики без того, чтобы быть обвинённым в соучастии. Те голоса, которые уверяли ранее, что русская угроза преувеличена или, возможно, даже надуманна — это ведь Турция, а не Россия начала враждебные действия в Крыму — умолкли один за другим. Многие из тех, кто умолк, были финскими парламентариями.
В России ответили на развитие событий в Швеции поначалу уверениями в дружбе, затем протестами и, наконец, угрозами.
Когда «шляпы» в конце концов в форме, напоминавшей переворот, захватили власть в начале 1739 года, гарнизоны в русских приграничных крепостях были усилены. Это привело в свою очередь к тому, что Швеция осенью того же года — одновременно с заключением русско-турецкого мира — перебросила морем в Финляндию дополнительные войска. И если кризис ранее был ни чем иным как призраком возбуждённого ума, то теперь он стал реальностью.
Государства уже скатывались по наклонной плоскости к войне, и затормозить быстро надвигающуюся катастрофу казалось почти невозможным. «Шляпы» построили большую часть своего престижа на воинственном антироссийском тоне и отказывались из страха повредить репутации своей партии и Швеции в целом — отступить с избранного пути. Вместо того тон был ещё более повышен с целью принудить Россию уступить первой.
Когда события достигли своей кульминации в ходе последующего ”Военного Риксдага” 1740-41 годов — который был созван с целью найти ответ, как Швеция могла бы выбраться из кризиса, не потеряв лица — эскалация зашла так далеко, что многие воспринимали этот кризис как вопрос о самом существовании Швеции как независимого государства. Война в этом случае представлялась неизбежным выходом. Вопрос заключался лишь в том, кто первый нанесёт удар. Ответ пришёл 28 июля 1741 года, когда Швеция официально объявила России войну.
Теперь это историческое сравнение может показаться утомительным и сомнительным способом обсуждать современность. Разумеется, между семнадцатым веком и современностью имеются огромные различия. В тогдашней Швеции была широка поддержка идеи возвращения Швеции статуса великой державы на Балтике через захват земель у России. Как показал историк Кари Таркиайнен, страх перед Россией в то время был смешан с всеобщим пренебрежением к ней как равноправному государству. Ни агрессивные планы, ни недооценка не являются характеристикой взглядов политиков на Россию сегодня.
Другим фактором, который сделал ситуацию настолько взрывоопасной, стали представления о том, что война не только совершенно естественный, но и в высшей степени почётный метод разрешения межгосударственных конфликтов. Девиз партии «шляп» — «лучше проиграть войну, чем потерять честь», выглядит чуждым современной политической мысли.
И вместе с тем можно провести чёткие параллели между прошлым и настоящим, которые для историка столь очевидны, что их невозможно обойти стороной. Что является особенно достойным внимания, так это то, что образ ощущаемой внешней угрозы легко может стать популистской дубиной, при помощи которой можно добиваться сиюминутных внутриполитических целей.
Это год выборов и в той мутной воде, которую породил украинский кризис, можно половить голоса избирателей. Под предлогом нависшей внешней угрозы, гонка вооружений и политика присоединения к альянсу НАТО может выглядеть соблазнительной приманкой, вместо того, чтобы политики или избиратели имели возможность обозреть её непредсказуемые последствия в дальней перспективе, И вместо того, чтобы добиться безопасности — можно парадоксальным образом оказаться в ещё более непредсказуемой ситуации.
Оскар Шёстрём — докторант истории Стокгольмского Университета.
Оригинал публикации на шведском языке.
Источник: beinenson.news
Прямая трансляция новостей — 
